Ветеран войны Надежда Иосифовна Владыкина ушла на пенсию с районной больницы, где долгое время проработала в регистратуре. Ее супруг, тоже участник войны, Иван Александрович Владыкин – известная в районе личность, бывший судья, председатель Шебалинского суда. Его уже нет в живых, но коллеги мужа не оставляют Надежду Иосифовну без внимания. Делают они это не по долгу службы, а по велению души: я упоминала выше, что ушла она на пенсию с районной больницы и формально относится именно к этой организации. В одну из таких встреч Надежда Иосифовна поделилась воспоминаниями о давно минувших днях, имевших отношение к будням суда полувековой давности – хотя сама и не работала в этой системе, но по рассказам супруга имела представление о происходящем. В те далекие шестидесятые-семидесятые практиковались выездные заседания, показательные суды с широким привлечением общественности к процессу. За неимением другого транспорта сотрудникам приходилось выезжать в командировки верхом на коне. Для таких случаев при суде специально держали лошадей. Важно было соблюдать и определенные законом сроки рассмотрения дел, что представлялось весьма затруднительным из-за большой разбросанности сел, начиная от Беш-Озека и заканчивая Куюсом: район-то в те годы был один. Порой обстоятельства складывались так, что судопроизводство приходилось осуществлять в «походных» условиях. На берег Катуни (надо полагать – левый) выносился стол, застеленный красной материей. За ним – председательствующий суда, на другом берегу – подсудимый. Судопроизводство велось на повышенных тонах, чтобы шум реки не заглушал вопросы и ответы. Иногда над рекой неслось: «Не слышу, говорите громче!» И следом судья или подсудимый повторял уже сказанное. С высоты сегодняшнего дня такие факты кажутся немыслимыми, просто фантастическими. Для нас, но не для ветеранов, которые за свою долгую жизнь навидались всякого. Узнав от консультанта суда Н. В. Егузековой об этом интересном эпизоде, рассказанном Надеждой Иосифовной, я решила сама проведать ее – не так уж много осталось среди нас ветеранов, которые до преклонных лет сохранили живость ума и крепкую память. Она встретила меня с доброжелательной улыбкой у самого порога – вышла на лай собачки. Но, узнав с чем пришла, насторожилась, говоря языком детектива, «ушла в несознанку», мол, ничего не знаю, ничего не ведаю. Но поделилась воспоминаниями о прошедшей войне. В сорок первом она еще училась в школе. Тысячи километров отделяли ее родной Красноярск от линии фронта на западе. Но и его не миновала общая беда. Сначала обезлюдели улицы города: мужчины ушли на фронт, а остальных мобилизовали на трудовой фронт. Почти с первых дней войны начали поступать раненые. Местные больницы были переполнены, под госпитали оборудовали более или менее пригодные здания. В их числе была и школа, где училась Надежда. Почему-то среди раненых было много солдат с психическими расстройствами: первые сражения покалечили не только тела молодых бойцов, но и их души. Надежде приходилось видеть их – родная школа высилась на берегу Енисея и была хорошо видна из окна дома. Видела она и призывников, которых привозили в Красноярск на учебу перед отправкой на фронт. Появились эвакуированные: кто-то прибывал с чемоданами денег, а кто-то – даже без лишней смены одежды – в чем война застала, с тем и отправлялся в путь. Прибывали эвакуированные заводы – целые предприятия на колесах. И местные заводы, и пришлые – все работали на фронт: производили пулеметы, снаряды, пушки. По ночам слышалась очереди, взрывались мины – оружие перед отправкой на фронт должно пройти испытание, чтобы на передовой не давала осечек. С едой стало плохо: сразу все исчезло. Продукты выдавали по карточкам: хлеб по 400 граммов на иждивенца и по 800 – на работающего. Частенько приходилось обходиться обыкновенной водой с отрубями – голодно стало всем. Поэтому поиски съестного некоторых приводили и к мусорным бачкам. Надежда жила в заводском квартале, где рабочий люд жил дружно, помогая и поддерживая друг друга. Не остался он безучастным и к нуждам раненых, призывников, беженцев. Занятия в школе велись с перерывами – кого-то из учителей забирали на фронт, а кто-то уходил добровольцем. В свободное время девчата бегали в госпиталь, помогали ухаживать за ранеными, тем не менее среднее образование удалось получить. Сорок третий. Переломный год войны. Немцы у Волги. Надежде шел девятнадцатый год. Как и многие другие девушки, она получила повестку. На фронт уже брали всех, невзирая на возраст, пол, семейное положение. Погрузили их, молоденьких девчат и парнишек в вагоны и на запад. Чем ближе к линии фронта, тем медленнее шел состав – большей частью ночами, чтобы не попасть под обстрел вражеских бомбардировщиков. Через несколько суток новобранцев выгрузили в Камышине. На другом берегу Волги – Сталинград, полыхающий огнем пожарищ. Надежда попала в зенитно-артиллерийский полк, в третий дивизион. Винтовка, противогаз, кабельная катушка, вещмешок с бельем – с этим имуществом она уже не расставалась до конца войны. Обслуживала связь батарей с командным пунктом. Спустя некоторое время полк перебросили через Москву на север, в Молотовск – ныне закрытый военный город Северодвинск. Здесь они защищали порт от нападения с моря и с неба: немецкие подводные лодки доходили до Северной Двины, не было покоя и от авианалетов. Дощатый порт, кругом вода – негде укрыться от вражеских пуль. Но держались, охраняли корабли. В основном это были многотонные американские водные лайнеры с продовольствием и оружием. Союзники везли все: от консервов, грузовых автомобилей, до самолетов и танков. Надежда Иосифовна без запинки произносит называния американской техники: «Дугласы», «Студебеккеры». Жили они в чехлах от танков – землянки рыть было некогда, да и незачем – началось наступление. К зиме их снова посадили в поезд: и снова через Москву перебросили на третий Белорусский фронт. Позади остались Минск, Кенигсберг, Вильнюс. Где бы ни проходил ее эшелон, везде следы разрушений, смерти и людского горя. К этому времени у Надежды в ее двадцать с небольшим уже появились седые пряди. В Прибалтике полк и взвод стояли близко – стало чуть легче поддерживать связь с батареями. Располагались сначала в лесочке в землянках. А уже под Каунасом жили в хуторах, в более или менее человеческих условиях, когда и помыться удавалось почаще. Помнит Надежда Иосифовна, как в пути встретилась конница генерала Доватора. – -Кони высокие, упитанные… Так жалко было провожать их взглядом: пуля вражеская не щадила ни людей, ни животных, - вспоминает она.- Немца на коне не приходилось встречать – у них техники хватало. Попадались лошади- тягачи: здоровые. Победа застала Надежду Иосифовну в Восточной Пруссии. Здесь же закончилась война и для ее будущего супруга Ивана Александровича Владыкина, которого призвали в армию в тридцать седьмом – на Дальний Восток. А демобилизовался он только спустя два года после Победы, отслужив почти десять лет. Познакомились они еще в Каунасе. Потом война разбросала их по разным фронтам, но друг друга из виду не теряли, переписывались, а уже после войны – в 1948-ом встретились вновь, чтобы больше уже не расставаться. Совместная жизнь молодоженов началась на съемной квартирке, где, кроме двух чемоданов, да сундука ничего не было. Долгие годы это имущество кочевало вместе с ними из квартиры в квартиру. Даже когда появились дети, у Владыкиных все еще не было собственного жилья. Лишь несколько лет назад они приобрели отдельный дом, и теперь никто уже не стучит им в стенку, чтобы разговаривали тихо. Иван Александрович, по ее словам, жил только работой. Если не был в командировке, чуть ли не сутками пропадал в суде, нередко приходил домой далеко за полночь. После заседаний нужно оформить протоколы, другие бумаги – домой с собой не понесешь, хоть и жил через стенку – на другой половине здания. Вот и приходилось засиживаться. Семья судьи ничем не отличалась по своему достатку от других семей. Выросшая в городе, Надежда Иосифовна в Шебалино научилась доить корову: свое молоко – не покупное - и на вкус другое, и сытнее, да и детям полезно его пить. А вот картошку негде было садить – на небольшом палисадничке у райсуда, кроме пары грядок моркови и лука ничего не вырастишь. -Знаете, как унизительно ходить по соседям с ведром, просить картошку – с обидой в голосе поделилась моя собеседница. - Наверное, скромный был Иван (о муже) – ничего для себя не мог вырешить, потому-то свой угол обрели уже под старость. А теперь уже нам ничего не надо. Вот выделили миллион на жилье – зачем? Меня из этого дома никакими силами не вытащить – не тот возраст с места на место переезжать. Здесь и буду доживать свой век. Лучше бы на этот миллион воду подвели, сколько лет просим сельсовет колодец отремонтировать – бесполезно. В общем, грустная получилась у меня встреча с Надеждой Иосифовной. Ее правда. Если ветерану нужна не квартира, а гораздо важнее вода в доме, канализация, почему не устроить их? Так у нас зачастую и происходит: за лесом не разглядим дерево, за большими делами, забываем о «досадных» мелочах, которые портят жизнь. Рапортуем о миллионах, миллиардах, выделенных на нужды фронтовиков, не вникая в суть их проблем. Так бывает, когда душа не болит. А когда она не дает покоя, то человек идет навстречу другому, как это делают сотрудники районного суда, навещая вдову своего ветерана. Н. Селекова
