Наш возраст призвали в армию в 1943 году 6 ноября Горно-Алтайским, тогда Ойрот-Туринским горвоенкоматом. Нас набралось более ста призывников. Из города до Бийска шли пешком три дня. До армии, с начала войны я работал в колхозе в с. Урлу-Аспак Майминского района. Пахал землю, косил, сеял, вручную убирал хлеб серпом; зимой возил сено на быках. Четыре месяца трудился на лесозаготовке в Кебезене. В общем хлебнул по горло наравне со всеми, кто оставался в тылу. Одетые в лохмотья, кто в чем, голодные, полуистощенные, но работали день и ночь дружно, помогая друг другу. Никто не жаловался. Не хныкал. Но зато наше поколение, мои ровесники получили хорошую трудовую, физическую и моральную закалку, прежде чем отправиться на фронт. Она пригодилась нам сносно переносить огромную физическую, психологическую нагрузку сначала по время учебы в снайперской школе по до предела сжатой программе. В мирное время в этой школе обучались два года, а мы ее закончили в шесть месяцев. Школа располагалась в сосновом бору в шести километрах от Барнаула. Жили в землянках по ротам, в каждой — по 120 курсантов. Спали на трехъярусных нарах, устроенных из досок и жердей, матрасы и наволочки были набиты соломой. Укрывались старыми байковыми одеялами, сверху шинелями. Нас в этой школе было свыше двух тысяч курсантов. И вот в мае 1944 года настало время отправляться на фронт. Погрузились в товарные вагоны с двухъярусными дощатыми голыми нарами. Спали: шинель под себя, шинель на себя, под голову — рукав от шинели. Ехали мы долго. В середине июня вместо фронта очутились в Горьковской области. Жили опять в землянках — почти два месяца. Заготовляли лес, вывозили его на себе на двух конных бричках по 18 человек — тягловая сила, лошадей не было. Строили землянки для будущих новобранцев. Плюс ко всему по четыре часа занимались боевой и тактической подготовкой. Подъем в 5 часов, отбой в одиннадцать вечера. Спали по шесть часов в сутки. Здесь мы окончательно, как говорят, дошли до того, что нас качало ветром. И вот, наконец, в начале августа мы двинулись своим ходом до железнодорожной станции для отправки на фронт. Помню, был жаркий августовский день, чистое небо. Шли по песку (как Кара-Кум). Кругом ни леса, ни кустарника. Страшно хотелось пить. Нам перед походом дали по фляжке воды. Мы, конечно, ее быстро оприходовали. И так к ночи дошли до станции, пройдя около 40 километров, не встретив ни речек, ни ручьев. В горле пересохло. Ночью погрузились в вагоны и к утру двинулись. В этот раз мы сравнительно быстро доехали до места назначения. Ехали через Москву, где нас продержали почти сутки, загнав наш эшелон в какой-то тупик. Конечно, ни Москву, ни станцию мы не видели, так как было запрещено выходить из вагонов. От Москвы до действующей армии мы ехали три или четыре дня. Подъехав к фронту, на какой-то железнодорожной станции выгрузились. Шли ночью часа три-четыре по проселочной дороге и прибыли во второй эшелон фронта. Расположились в окопах, в ночь должны были как пополнение влиться с передовыми частями фронта. Назавтра узнали, что находимся на стыке границы Эстонии и Литвы. Эстония уже была освобождена от фашистов. Нас раскидали по ротам, полкам, дивизиям. Я попал в 117 стрелковый полк 3-й батальон. Назначили меня вместо снайпера, как я мечтал, так как по стрельбе имел только отличные оценки, наводчиком 45мм противотанковой пушки. Полк наш входил в 23-ю Киевско-Житомирскую Краснознаменную орденов Суворова и Кутузова стрелковую дивизию 61-ой армии. Это было 13 августа 1944 года. В ночь с 14 на 15 августа мы приняли боевое крещение. Конечно, в первом бою было страшно, аж мурашки по коже. Кругом разрываются снаряды, мины, свистят пули — невозможно голову высунуть из окопа. А наша пушка как мишень торчит, правда, замаскированная кустами, а передок запряжен двумя лошадями с ездовым в 200-300 метрах сзади от нас в лесу. На всю жизнь запомнил, когда мы пошли в первую атаку. А нам надо вслед за пехотой тащить свою пушку. Как только двинулись менять позицию обоих лошадей, убило осколками разорвавшегося вражеского снаряда обоих лошадей, ранило ездового, пожилого солдата в ногу. И мы, оставшиеся четыре человека в расчете, потащили пушку на себе. На чистом поле под ураганным огнем всех видов орудий фашистов тащить пушку, картина не веселая. Я благодарил бога, что попал командиру орудия, который прошел жернова войн Халкин-Гола и финской. Он был лет на десять старше нас, человек, умудренный опытом, благородный, душевный, с мягким характером, выдержанный, хладнокровный, расчетливый, умел в сложных ситуациях сориентироваться и выйти победителем. Мы у него многому научились премудростям тактики ведения войны. Его звали Василий Иванович Галкин, родом из Ярославской области. К сожалению, до окончания войны нашему командиру не суждено было прошагать с нами. Его в Польше после освобождения Варшавы в бою тяжело ранило. После семимесячного лечения в госпиталях демобилизовали, как инвалида второй группы — отказалась работать левая рука. Мы с ним долго переписывались, но с 1947 года связь прервалась. Рассказывать в подробностях о путях, пройденных с боями, освобождая многочисленные села, деревни, хутора, малые и большие города, невозможно. Для этого надо было вести дневник, а тогда не до этого было. Многие названия сел и городов улетучились из памяти. Были наряду с успешными наступлениями и временные поражения, приходилось иногда отступать под мощным контрударом врага. Было и такое. В одном из боев наша пехота вынуждена была отступить под натиском врага. Пехота ушла, а нам пушку нельзя оставлять, она исправна, да еще пять снарядов, которыми мы не успели выстрелить по врагу. К этому времени в расчете остались мы вдвоем: я — наводчик и Миша Рылов — заряжающий, лошади наши убиты. Вдвоем пушку не утащить. Мы сняли затвор пушки, и, к нашему счастью, рядом стоял огромный дуб, под корневищем которого вырыт огромный окоп-укрытие. Мы нырнули туда, а немцы пошли на наши позиции. Мы оказались в тылу у врага, но были уверены, что наши обязательно погонят их обратно, а такое бывало часто в боях. И вправду, прошло немного времени, погнали немцев обратно. Мы сидим, выжидаем, и вдруг задом в наше убежище лезет немецкий офицер. В руках пистолет, лезет и отстреливается. А у меня был наган и автомат. Долго не думая, всадил ему в мягкое место три выстрела из нагана. Он обмяк, притих. Вдвоем стащили его за ноги, взяли у него документы и пистолет. Вскоре наши подошли, и мы вылезли из своего укрытия. Так что не долго пришлось нам дрожать, очутившись в тылу врага. Фашисты крепко держались и дрались за Прибалтийские республики. Враг был еще силен. Тем более в Эстонии, Литве и Латвии были хорошо вооруженные военные формирования, воюющие в союзе с фашистами против нас. Недобитые остатки этих приспешников фашистов, укрывшись в лесах, долгие годы убивали из-за угла коммунистов, активистов, представителей советской власти вплоть до 1948 года. Об этом говорит такой пример. Когда я ехал первый раз в отпуск из Германии в 1947 году в июне месяце, эшелон наш сопровождал через Польшу и Латвию солидный отряд погранвойск. Но в памяти остались навсегда, как встречали нас народы этих республик: со цветами, обнимали, целовали наших солдат и офицеров, как освободителей от фашисткой чумы. Мы чувствовали себя как герои, приносящие людям радость и счастье. Это нас вдохновляло на ратный подвиг, поднимал моральный дух наших солдат. Литву освобождали в составе третьего Прибалтийского фронта. Когда пересекли границу Латвии, наш фронт объединился с первым Прибалтийским фронтом в составе которого прошли с не менее жестокими, кровопролитными боями всю территорию Латвии. Особенно тяжелые бои были при освобождении столицы Латвии — Риги. Десятки тысяч солдат и офицеров, еще совсем молодые, пали смертью храбрых на этой земле. Наша дивизия была в составе частей, соединений, освобождавших Ригу. В памяти остались бои при освобождении городов Латвии Тельшай, Шауляй и многочисленных маленьких городков и сел. Разве их всех запомнишь. После Латвии пересекли границу Польши, и слили наш фронт с первым Белорусским фронтом. В первые дни по польской земле наши войска стремительно вели наступательные бои. Но по мере приближения к столице Польши — Варшаве темпы наступления значительно замедлились. К подступу к Варшаве фашисты соорудили мощные оборонительные сооружения, вырыли глубокие траншеи и канавы, преградив путь к проходу танков и другой военной техники. Но наши быстро соорудили перекидные мосты и ринулись на Варшаву. Перед штурмом города шла мощная артиллерийская подготовка. Когда бьют дальнобойные пушки, минометы, сверху сотни самолетов бомбят вражеские позиции, все смешивается: земля и небо, день и ночь, воздух пахнет гарью. Земля стонет и трясется. Когда взяли Варшаву, было страшно смотреть, город превратился в руины. После взятия Варшавы, через два или три дня наступательных боев мы встретили танковую контратаку фашистов. Наш полк занял оборону в сосновом бору. Между соснами была просека шириной в 40-50 метров. Танки шли по просеке колонной. Сначала появились четыре танка, а затем еще четыре и еще четыре — всего 12 танков. А против них у нас две пушки 45 мм и одна-единственная полковая пушка 76 мм, но ей за бугром не было видно танков. А мы подкатили свою соркопятку к опушке леса, замаскировали в кустарнике. И вот первые четыре танка буквально от нас в 100 метрах идут друг за другом с интервалом в 30-40 метров. Командир орудий Галкин командует: первые три танка пропустить, в четвертого целиться в бак. Я — наводчик в недоумении, почему три танка надо пропустить. Но приказ есть приказ, целюсь в четвертого в бак. Первый выстрел, и танк загорелся, а затем вдогон целюсь в следующий. Его подожгли тремя выстрелами, а двух передних уничтожила 76-ая полковая пушка. И вот в считанные минут горят четыре танка врага. Остальные, заметив нашу позицию, открыли ураганный огонь из пушек и крупнокалиберных пулеметов. Вторую нашу сорокопятку разбили вдребезги. Весь расчет из пяти человек вместе с командиром погибли. В нашем расчете было четыре человека. Командира и подносчика ранило. А я и подавальщик снаряда остались живыми и невредимыми. Командир, будучи тяжелораненым, командует: продолжать огонь. Но в это время скошенный крупнокалиберным пулеметом ствол сосны падает на ствол нашей пушки и придавливает его к земле. Стрелять дальше невозможно. Снимаем затвор пушки и выносим из поля боя раненого командира. Второй раненый в левую руку идет сам. Те задние восемь танков, увидев свои горящие передние танки, повернулись и скрылись — больше они не появлялись. Экипажи подбитых танков повыскакивали, но наши пулеметчики и автоматчики их до единого уложили, падали с танков — только ноги сверкали в воздухе у фашистов. Когда пересекли польско-германскую границу, наша дивизия наступала уже в составе первого Белорусского фронта под командованием легендарного полководца Жукова. После танкового боя, где-то через неделю в одном из боев я получил легкое ранение и контузию — оглох. За 27 дней вылечили в полевом госпитале, обратно вернулся в строй. К моему счастью, вернулся снова в свой родной полк — 117 стрелковый, в объятия своих боевых товарищей. Это было в конце января на подходе к немецкой границе. Впереди — рывок на Берлин. Мы уже идем по немецкой земле. Но этот «рывок» дался нам дорогой ценой. Враг, учуяв свое неминуемое поражение, отчаянно дрался. Каждый клочок земли, городишки и города превратил в труднопреодолимое оборонительное сооружение. Но мы уже были обстрелянные, обогащенные опытом, сноровкой в ведении боя с врагом. Достаточно изучили тактику, типы орудий врага. Я уже не говорю о нашей боевой технике. Наши войска имели мощную артиллерию, минометы, танки и другие броне-транспортные средства. Все эти немецкие оборонительные сооружения в пух и прах летели под натиском наших войск. А какой высокий моральный дух личного состава у наших солдат и офицеров. Но в душе и сердце каждого воина горечь утраты. У кого-то погибли или искалечены отец, брат, близкие люди. У меня, например, погиб родной старший брат и четверо сродных братьев. Каждый сознавал, в каких тяжелейших условиях живут и работают в тылу наши родные и близкие. Уничтоженные и сожженные деревни, села, города, израненная наша земля под оккупантами, трупы расстрелянных и сожженных людей, в основном стариков, детей и женщин. Все это мы видели собственными глазами. Сотни, тысячи километров прошли с боями по этой земле. Мы должны и обязаны были отомстить фашистам за их варварские злодеяния, за все, что причинили нам, исковеркали нашу жизнь, отняли нашу молодость. Вместо учебы, мирного труда, изучать науку, приносить пользу Родине, мы вынуждены были воевать, изгонять с нашей священной земли эту нечисть. Вот такая доля выпала нашему поколению. Но вот мы уже на подступах к Берлину — логова фашизма. Настал час возмездия. К подготовке к штурму Берлина готовились тщательно и основательно. Пополнялись полки людскими резервами, перегруппировались войска, бесконечно поступали танки, пушки разных размеров и калибров, минометы, особенно «Катюши» - шестизарядные реактивные снаряды. Тяжелые тягачи тащили какие-то огромные «пушки», зачехленные, невероятно большого диаметра. Потом во время штурма узнали, что эти «чудилища» были не пушками, а мощными прожекторами, они ослепили немцев во время штурма. Сейчас известно, что таких прожекторов было 140. Они здорово нам помогли. Нам было видно как днем огневые точки, откуда ведут огонь, людские массы, панические отступающие, ошарашенные нашими прожекторами. Не буду говорить о мощи огня, обрушившегося на оборону противника, о работе нашей авиации, о них много написано, показано в кинофильмах, правда не совсем так гладко, быстро и просто все происходило, как на самом деле было. Но в основном написано и показано вполне правдиво. Основной удар должен был нанести наш первый Белорусский фронт, а первый Украинский — наступал с юга. В середине апреля до Берлина оставалось 50-60 километров. Но эти километры надо было пройти, когда на пути наших войск каждый кустик, каждый бугорок, села и городишки и города были насыщены, оснащены мощными оборонительными сооружениями. В двух фронтах наших войсках насчитывалось более двух миллионов солдат и офицеров. Но в технике в несколько раз превосходили немцев. Чем ближе к логову фашизма, тем яростнее, ожесточеннее огрызались фашисты. Но и наши войска удвоенной, утроенной энергией дрались, никакие препятствия не могли удержать порыв наших войск. Описывать в подробностях бои на подступах к Берлину и в самом городе, об уличных боях, невозможно. Это был сплошной кошмар. О нем написано много, но еще будут писать исследователи, историки. Пройдут века, но человечество никогда не забудет, ибо это эпохальная победа советских Вооруженных сил, всего советского народа над Германским фашизмом спасла мировую цивилизацию. Решающая эпопея сражения за овладение Берлином началась 26 апреля и продолжалась до 2 мая. 30 апреля наши войска взяли Рейхстаг и водрузили на нем знамя Победы. Полностью захватив Берлин, наши войска погнали фашистов дальше до Эльбы, где встретились с американскими войсками. Мы, солдаты, непосредственного контакта с ними не имели. Комсостав, конечно, встречался с ними, переправлялся на их сторону, они — на нашу. День Победы — 9 мая мы встретили в сосновом бору, где остановились на короткий отдых, мы шли обратно к Берлину. Отдых есть отдых. Все попадали на зеленые травы спать, так как сна всегда нам не хватало. День был солнечный, чистое мирное небо над нами. Крепко уснули. Вдруг стрельба из винтовок, автоматов, пулеметов. Сон солдата — это миг. Все вскочили и услышали: «Ура-а-а! Победа-а-а!». В сей раз стрельба была в воздух. Радость и плач, всеобщее ликование, обнимали и целовали друг друга, кувыркались и прыгали. Это было невообразимо. Но и после победы нашему полку приходилось ликвидировать, уничтожать различные группы банд фашистов, укрывшихся в лесах, селах, городах, которые из-за угла убивали наших солдат и офицеров. Так продолжалось почти месяц, но затем поутихли. В этой борьбе, надо сказать, много помогали нам немецкие антифашисты. Они доносили нашему командованию о местах нахождения и количестве этих банд, недобитых ярых фашистов. Обидно, горько до слез за погибших после Победы, после такой страшной, изнурительной, долгой войны. В июне-августе началась демобилизация старших возрастов солдат и сержантского состава. Реформировались полки, бригады, дивизии, выполнившие с честью свой долг и задачи. Сокращалась численность воинских частей. Каждый день по несколько эшелонов провожали мы домой демобилизованных старших товарищей, наших боевых друзей и советских людей, насильно угнанных в рабство в Германию фашистами. Нашу дивизию, прошедшую боевой путь от Житомира, она там была сформирована, до Берлина тоже расформировали. Я попал после своего родного 117 полка в 425 учебный дивизион при артиллерийской бригаде. Мне посчастливилось попасть в число курсантов учебного дивизиона, которых отбирали для охраны Потсдамской конференции, которая проходила в старинном замке в пригородном Берлине. Наши курсанты стояли вдоль аллеи на въезде к замку. Мы видели выходящих из машин Сталина, Молотова, Трумена, Эйзенхауэра, Черчиля, Идена и других. После в октябре 1945 года я попал в отдельный батальон генерального штаба оккупационных советских войск в Германии. Он состоял из 1200 солдат и сержантов. Командовал им полковник Анатолий Вениаминович Виноградов — Герой Советского Союза, участник штурма Берлина. Молодой, лет 30-32 — не больше, стройный, всегда подтянутый, справедливый, но очень требовательный. В этом батальоне я прослужил пять лет. В общей сложности прослужил ровно семь лет: 6 ноября 1943 года призывался и точно 6 ноября 1950 года демобилизовался. Но эти пять лет прошли быстро и долго. Наш батальон располагался в хоромах какого-то немецкого барона, удравшего на запад. Это были три больших четырехэтажных здания из красного кирпича с многочисленными подсобными помещениями и строениями. Их переоборудовали под казармы. Личный состав располагался повзводно — по 50 человек. Каждому солдату — койка, белоснежные постельные принадлежности, которые менялись еженедельно. Помощники командиров взводов жили на четвертом этаже по три человека в комнате. Мне, как старшине роты, отвели отдельную комнату, но я взял к себе помощника командира первого взвода старшего сержанта Шакира Якуповича Исхакова — казанского татарина по национальности. Он был на год старше меня и мы с ним прожили в этой комнате четыре года до его демобилизации в 1949 году. Генеральный штаб оккупационных войск располагался в здании бывшего военного госпиталя, где лечился высший офицерский состав Рейха. В этом пятиэтажном здании было более 500 комнат, кинозал, столовая и т. д. Только генералов в штабе было человек 120. Главнокомандующим оккупационных войск был легендарный маршал Жуков. В конце 1945 года его отозвали в Москву. Командующим стал генерал армии, а затем маршал Чуйков, его в 1948 году заменил маршал Соколовский. Штаб располагался в бывшем военном городке. Генералы, офицеры жили в двухэтажных особняках из серого кирпича. Раньше в них жила офицерская элита фашисткой Германии. Городок был пригородом Берлина в районе Потсдама. Рядом было красивое озеро Вонзее, где купались. Наряду со штабом наш батальон охранял и этот городок. Во время службы в батальоне мы занимались спортом, посещали кружки. Я, например, окончил с отличием годичную дивизионную партшколу. В ней в основном учились офицеры-политработники, среди которых были я и старшина Иван Серых. Я два года был старшиной роты, а последние три — комсоргом батальона. В комсомольской организации насчитывалось от 440 до 480 членов ВЛКСМ в зависимости от демобилизации и поступления пополнения. В 1948 году к нам приехал выпускник военной академии им. Фрунзе, где готовили политработников, лейтенант Сергей Федорович Плотников. Он стал парторгом батальона. Организовал кружок по изучению философии. Год я посещал его, и надо сказать, азы этой науки познал именно в этом кружке. Знания руководителя кружка Плотникова были отменные, к тому же он обладал даром педагога. А ему было всего 24 года — всего на год старше меня. За пять лет службы в Германии в послевоенный период три раза приезжал в отпуск домой на месяц. В последний раз приехал в начале июля 1950 года, хотя до демобилизации оставалось менее четырех месяцев. Проехал сразу в Онгудай - к спутнице моей жизни Нине, с которой долгие годы переписывались. Был в нее влюблен по уши еще до армии с 1942 года. Она тогда работала учительницей в Онгудае. В переписке мы договорились, что она с 1 июля по 1 сентября будет в отпуске, а я в первых числах приезжаю в отпуск, и сразу едем вместе к моим родителям в Урлу-Аспак, где поженимся. Я приехал к ней 4 июля, а 10 числа мы были уже в Урлу-Аспаке, где официально стали мужем и женой. В годы моей службы она не раз навещала моих родителей, мама полюбила мою будущую жену и одобрила мой выбор. Я был счастлив в браке с моей Ниной. Прожили мы с ней 45 лет в мире и согласии. Жили весело, радостно. У нас были многочисленные друзья и товарищи. Вырастили троих детей, они нам подарили шестерых внучек, одного внука, правнучку и двух правнуков. Вот это наша радость, наше богатство и счастье. Они милые, хорошие, ласковые, горячо любимые наши дети. Нина так любила их и радовалась за них. По возвращению домой я встретился с заместителем заведующего отделом пропаганды обкома партии Николаем Ильичом Тодошевым. Разговорились, он пригласил ночевать, а вечером вместе с его семьей пошли на торжественный вечер в большой зал обкома по случаю очередной годовщины Октябрьской революции. А 9 ноября Николай Ильич пригласил меня к себе в кабинет на беседу по поводу работы. А у меня нет никакой специальности, никакого образования, кроме 6 классов школы, которые окончил до войны. Мне задали несколько вопросов по политике, истории и программе партии - такой экзамен устроил мне заведующий отделом обкома партии Иван Яковлевич Ситников. Ответил на все. Предложили три райкома партии: Улаганский, Кош-Агачский или Онгудайский — инструктором или пропагандистом. Я, конечно, выбрал Онгудайский, так как моя Нина работала там. На вопрос, когда выходить на работу, поступил ответ: хоть завтра. Но учтивая мою долгую службу предложили месяц отдыха, вместо трех положенных как фронтовику. 10 ноября я уехал в Онгудай, где с ходу пошел к первому секретарю райкома В. С. Ялатову. После часовой беседы с ним меня тут же оформили на работу. И 11 ноября — на пятый день после приезда со службы я вышел пропагандистом РК КПСС. Через год на партконференции меня избрали заведующим отделом пропаганды. В 1952 году при краевой партшколе открыли подготовительное отделение специально для тех, кто имел 7-9 классов образования. Через год мы должны были сдать вступительные экзамены на основные курсы. В 1956 году я окончил эти курсы, дали мне диплом о неполном высшем образовании учительского института с правом преподавания гуманитарных предметов в средней школе. С 5 августа по 26 ноября 1957 года работал заместителем председателя Усть-Канского райисполкома. 27 ноября 1957 года избрали вторым секретарем Эликманарского райкома партии. 3 февраля 1960 года добровольно ушел председателем колхоза «Кызыл Черю» в этом же районе. Десть лет руководил колхозом, который стал миллионером. Для такого маленького предприятия — всего 145 трудоспособных - это было тогда большим достижением. В последние пять лет он постоянно удерживал за собой переходящее красное знамя по итогам соцсоревнования. В мирные годы я избирался депутатом краевого, дважды — областного, Усть-Канского, Эликманарского, Турочакского районных Советов депутатов. Награжден двумя орденами, двенадцатью медалями, польской медалью «За освобождение Варшавы». Получил семь благодарностей от Верховного Главнокомандующего за освобождение крупных городов. При демобилизации наградили Похвальным листом и сфотографировали при развернутом знамени части за безупречную службу в рядах Вооруженных сил. К ним добавились грамоты за труд, значки передовика соцсоревнования. С 1985 года на пенсии. В августе 1988 года съездил в Ригу на встречу ветеранов нашей дивизии, организованной советом ветеранов дивизии. Встреча была очень интересная, вспоминали молодость, огненные годы войны. Жаль, что из оставшихся в живых 340 ветеранов целой дивизии, съехались только 72 фронтовика. Остальные не смогли по состоянию здоровья или материального положения. Поездили по местам боевого пути дивизии, навестили братские могилы павших за освобождение Латвии. На этой земле покоится прах десятков тысяч солдат и даже двух генералов. Гладя на эти могилы, сжимается сердце от боли, какой ценой досталась нам Победа. Обидно, что некоторые политики, историки, искажая факты, хотят свести на нет значение нашей победы и роль советского народа в разгроме фашизма. Вызывает недоумение заявление Ельцина, который будучи в Германии, сказал: «в этой войне не было победителей и побежденных». Это циничное кощунство над памятью павших соотечественников в этой жестокой борьбе за спасение всего человечества от порабощения. Да, нет теперь той армии, которая в жесточайших сражениях за свободу своей страны, сломала хребет фашизму. Страну превратили в сырьевой придаток иностранного капитала. Богатства страны разворовываются и вывозятся за ее пределы эшелонами, миллиардами, триллионами. Армию разложили, деморализовали. Но придет время, и спросит по всем статьям с тех, кто так алчно преступно привел страну к такому финишу. История неумолима. Алексей ЯРАСКИН 16 апреля 1995 г. с. Улус-Черга
